Молодой человек приложил руки к груди и наклонился к своему старому другу.

— Простите меня, благородный господин, — смиренно взмолился он, — если я не смогу удовлетворить вашего желания; но что значат богатство и имя для сердца, которое тоскует по дому? Видение, только что представшее передо мною, — Аннели и моего дома, — показало мне, где только и нужно искать счастья. Но если вы хотите оказать мне услугу, то освободите меня от пут, которые связывают меня здесь, и позвольте мне как можно скорее вернуться в мои любимые горы.

Старик некоторое время сидел в молчаливом раздумье.

— Я охотно оставил бы тебя при себе, — сказал он, наконец, — ибо сердце твое истинно и чисто; но мои желания должны уступить твоему счастью.

С этими словами он встал и снова открыл шкаф, в котором хранились его магические сокровища. Из самого потайного тайника он достал темный предмет, и когда развернул его, оказалось, что это волшебная мантия, воздушный корабль, о котором Ганс так мечтал некоторое время назад. Старик расстелил мантию на балконе, обнял изумленного юношу с нежностью отца и повел его к ней.

— Теперь встань на нее, — сказал он, — возьми этот посох, чтобы направлять твой полет, и вспоминай обо мне с любовью.

Ганс повиновался, точно во сне. Старый венецианец взмахнул рукой, и плащ, с молодым человеком на нем, поднялся в воздух.

Только оказавшись на открытом воздухе, озаренный солнцем, ощущая, как свежий ветер играет складками мантии, Ганс осознал реальность своего положения. Он печально оглянулся на своего благородного друга, который все еще стоял у окна и смотрел ему вслед с улыбкой на своем постаревшем лице, помахав на прощание иссохшей рукой. Ганс протянул к нему руки и воскликнул взволнованным голосом: «Прощайте, прощайте, благородный господин!» — и плащ понес его вперед с быстротой штормового ветра.

На мгновение Королева моря блеснула далеко внизу, великолепием своих башен и дворцов; солнечный свет играл в высоких окнах ее церквей, черные гондолы бесшумно скользили по извилистым каналам. Но вскоре эта картина стала отдаляться, и от нее не осталось ничего, кроме моря, протянувшегося синей линией вдоль горизонта. Ганс повернулся лицом к дому и направился на север. Подобно стреле, он летел вперед; в туманной дали виднелись горные вершины его родины, все яснее и яснее проступавшие из голубого тумана. Вскоре он уже парил над тем каменистым перевалом, по которому много месяцев назад ступал со смертельной тоской в сердце, и вот он уже полной грудью вдыхал воздух родной земли.

Сияющими глазами смотрел он вниз, с крыльев волшебного орла, несшего его к дому. Далеко внизу лежали горы с пасущимися стадами; с высоты неба они казались не больше птичек, с которыми он играл мальчиком, а домики сеннеров — круглыми камешками в деревенском ручье. Ему казалось, что он может дотронуться рукой до вершин ледника, такими близкими были они в сиянии полуденного солнца. Он посмотрел вниз, в ледяные расселины, и увидел ледниковый поток, катящийся далеко внизу молочно-белыми волнами; но волшебная ладья мчалась все дальше и дальше, по-прежнему стремительно унося Ганса к его дому.

Молодой человек стал пристальнее всматриваться в местность и вскоре направился на запад. Он издал радостный крик, потому что они летели к хорошо знакомой горе, и мантия, как будто точно зная свое предназначение, мягко опускалась вниз, пока Ганс не очутился на выступающей скале. Это было то самое место, откуда он часто, когда пас козье стадо, с тоской смотрел вниз, на веселые луга, ища вход в волшебное царство короля гномов, — то самое место, где старик прощался с ним в то далекое осеннее утро, прежде чем пуститься в свое воздушное путешествие к далекому дому. Ганс радостно спрыгнул со своей волшебной ладьи, положил на нее посох, прошептав слова благодарности, и мантия тотчас же поднялась и стрелой взмыла в облака. Ганс постоял несколько мгновений, глядя ей вслед, а затем поспешил вниз по старой знакомой тропинке. Чуть ниже паслись стада, — его стада, — и Сеппи, прислонившись к скале, наблюдал за ними и пел песенку на свой собственный лад. Ганс радостно взглянул на эту сцену и поспешил дальше. Он миновал ночное пастбище, и подошел к домику сеннера; однако не стал задерживаться, даже чтобы заглянуть в окно, — так ему не терпелось поскорее добраться до деревни. Летящими шагами он поспешил вниз по каменистой тропе, по которой взбирался несколько месяцев назад со смертельной болью в сердце.

Но сегодня… сегодня все было иначе. С радостью, пульсирующей в каждом ударе сердца, Ганс чувствовал, что каменистая тропинка мягче травы на пастбищах, а журчание ручья слаще мелодии арф. Наконец он спустился в долину, и едва оказался здесь, раздался звон вечернего колокола. Услышав этот звук, он остановился, обнажил голову и опустился на колени у дороги; но когда эхо последнего удара стихло, он встал и поспешил вверх по деревенской улице, одним прыжком перемахнул ручей и подошел к воротам двора фермы. Никого не было видно, поскольку слуги ужинали в доме. Быстро, но не производя шума, Ганс проскользнул через двор и с бьющимся сердцем остановился в дверях гостиной. Внутри не было слышно ни звука. Ганс приложил ухо к замочной скважине и прислушался. Затем он услышал нежный голос Аннели, говорившей: «Приди, Господь Иисус, будь нашим гостем и благослови твои дары. Аминь». И когда было произнесено «аминь», Ганс открыл дверь и переступил порог.

— Не найдется ли у вас, во имя Господа, чего-нибудь для бедного странника? — тихо сказал он.

— Ганс, дорогой Ганс! — радостно воскликнула Аннели, потому что, несмотря на сумерки и мундир, она сразу узнала его, и вскоре уже рыдала от радости в объятиях высокого солдата.

* * *

Майским днем высокий шест стоял, как и прежде, перед окном Аннели, богато украшенный развевающимися голубыми лентами и букетом альпийских роз наверху, и Аннели снова шла под руку со своим Гансом на танцы под липами. Но на этот раз сыновья богатых фермеров не могли возразить ни слова, потому что Аннели была теперь прекрасной и счастливой невестой.

Между тем, отважный Францерль, устав от веселой солдатской жизни, которая стала ему скучна с тех пор, как вернулся домой его дорогой друг Ганс, тоже снял мундир императорского солдата и вернулся в свою родную долину.

ЗОЛОТО РЕЙНА: СОКРОВИЩЕ НИБЕЛУНГОВ

Хакон бросает сокровище Нибелунгов в Рейн

Тусклые вечерние тени, окружавшие стены